Шаройко Лилия Витальевна lili@k156.ru Шаройко Виталий Иванович
БЕЗ БОЛЬШОГО ВЗРЫВА Фантастический детектив
|
|
|
Часть 3. Вселенная/ Глава 31 Жизнь огня и законы соляриса.
Как внешнее и внутренне сходство всех границ Позволит нам разрушить таинство структурных единиц
Содержание главы (предполагаемое) События для героев Возвращение Сильви и Локи на Асператус. Первые обсуждения о возможности участия людей в межпланетарных сообществах. Общее собрание героев в бывшем офисе детективного агенства - Алиса, Андрей, Сильви, Локи, Тифон, Бастет и Штраус Возвращение Трансельберга с Невазии. Виды жизни уже входящие в сообщество - лавобы, термофаги, плазмоиды, водоробы, радиобы, и другие существа, в частности духи земли ее природных ареалов и стихий, существующие в основном форме магнитосферных концентраций и конечно звезды, в том числе и наше Солнце. В этой главе я, в диалогах разных форм сознания хочу сказать то, что я уже пару-тройку десятков лет думаю о Солярисе, этом великолепном произведении, которое так и не смогли и даже не пытались по настоящему передать на экране. Ладно, времена Тарковского не обладали достаточными визуальными средствами, но там просто выкинута вся Соляристика, все годы попытки понять мышление чуждого типа, весь общечеловеческий резонанс. Тарковский был фанатом мысли, что человек есть мера всех вещей, но с таким уровнем антропоцентризма вряд ли следовало браться за попытку передать сознание чужих миров. Голливудская версия была еще круче по выкидыванию в мусорное ведро всего самого лучшего и важного, это был своеобразный рекорд по выкидыванию смысла произведения даже для них, весьма успешных в этом плане. Может третий вариант состоится. Сейчас более чем достаточно средств компьютерной графики и талантливых художников в этой области, а талантливых композиторов и раньше хватало, чтобы передать то что хотел сказать Лем - это сознание другого типа. Не человеческое. Текст книги дает это почувствовать. Эта вещь будет значимой еще очень долго. Однажды кто-нибудь сможет ее передать в лицах и образах графики и музыки. Мы просто еще не доросли до нее. Рецензия Лема на фильм 2004 года ( через 2 года после выхода фильма) звучит так: Содерберг сделал «Солярис» — я думал, что худшим был «Солярис» Тарковского… Я ничего не написал о том, что фильм мне нравится. Я не написал, что он мне не нравится. Это не то же самое. Знаете, добрый злодей это не то же самое, что злой добродей. Есть разница… Мне ведь не говорили, чтобы я соглашался, потому что заработаю денег, а только «вы не имеете понятия, какие технические возможности есть у Голливуда», и я поверил. Я не предполагал, что этот болван, извините, режиссёр, выкроит из этого какую-то любовь, это меня раздражает. Любовь в космосе интересует меня в наименьшей степени. Ради Бога, это был только фон. Но я всё-таки человек достаточно воспитанный. Поэтому не набросился на этого Содерберга, это не имеет смысла. О своем романе Лем писал так … — С. Лем. «Моя жизнь»(взято из Википедии) Мне конечно до уровня Лема как до луны пешком, и я не знала до этого дня что он так говорил о способе создания текста, но именно так я и пишу всегда - никогда не знаешь, что будет дальше. Книга должна появляться сама, когда захочет и как захочет. Я думаю не нужно ей мешать это делать. Мне очень жаль, что наши самые растиражированные представления о другом разуме сейчас в кинематографе выглядят так - они ка -а- к прилетят ваще злые гоблины и начнут все крушить сразу с порога не разбуваясь, и мы ка -а-к закричим это наша земля, и накостыляем им по полной программе и они ка-ак испугаются и улетят обратно. И на этом все. Это на уровне возраста примерно лет пяти, и для детей и даже подростков такое легкое стрелялочное кино конечно нужно, и даже человеку любого возраста полезно быть ребенком, иначе он утрачивает живое восприятие окружающего. Но то, что практически нет другого печально и странно, особенно учитывая, что уже было достаточно неординарных произведений прошлого века. Я думаю с таким умственным и моральным багажом человечество хрен кого-нибудь встретит во Вселенной. МАтериалы НАСА 5 наблюдений за Солцем
8 октября 2017 года / Интеллектуальное пространство "Зануда" Сурдин Владимир Георгиевич Лекция "Эволюция Солнца и Солнечной системы" Данная научно-популярная лекция проводилась в рамках презентации книги Дэвида Берковичи «Происхождение всего: от Большого взрыва до человеческой цивилизации» Гость презентации — научный редактор перевода книги на русский язык, известный российский астроном Владимир Сурдин (доцент физического факультета МГУ, старший научный сотрудник Государственного астрономического института имени П.К. Штернберга (МГУ). Член Международного астрономического союза. Изучает динамику и эволюцию звездных систем. Лауреат премии «Просветитель» и других наград за произведения научно-популярного жанра.
В поисках внеземной жизни. Мозговой штурм. 14.04.2014г. В начале передачи примерный список гипотетических форм жизни более менее признанный научно фантастической литературой Лавобы -существа, состоящие из соединенй кремния и существуют в расплавленной лаве горячих планет
Менеее популярный но более научный обзор темы . В. Г. Сурдин «Поиски новой жизни» 4.12.2013. «Трибуна ученого» в Московском Планетарии. Лекция Владимира Георгиевича Сурдина «Поиски новой жизни. Исследование близких и дальних планет» в Московском Планетарии в рамах цикла «Трибуна ученого». Проходила 4.12.2013 как уже упоминалось выше - ВЛАДИМИР СУРДИН - ДОЦЕНТ МОСКОВСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО УНИВЕРСИТЕТА ИМЕНИ М.В.ЛОМОНОСОВА, КАНДИДАТ ФИЗИКО-МАТЕМАТИЧЕСКИХ НАУК
______________________________________________________ Для сравнения как виделась эта тема легендарному фантасту - медику по образованию в 1965 году.Правда. Рассказ Станислава Лема, отрывок. Непосредственно перед взрывом шнур плазменного огня, дотоле цельный и практически однородный, начал сужаться через равные интервалы, словно его дергали, как струну, а потом распался, превратился в цепочку круглых зерен, перестал существовать как целое. Каждое зерно росло и преображалось, эти капельки атомного пламени потеряли четкость очертаний, из них выползли отростки, породившие очередную генерацию капелек; потом все эти капельки сбежались к центру и образовали сплюснутый шар, который сжимался и расширялся, словно дышал, и в то же время высылал вокруг на разведку огненные щупальца с вибрирующими окончаниями. Потом наступил моментальный (даже и на нашей киноленте) распад, исчезновение всякой упорядоченности, и виден был только ливень огненных брызг, рассекающих поле зрения, — пока все не утонуло в сплошном хаосе. Ничего ему заранее не сказав, ни о чем не предупредив, мы взяли середину этой самой ленты и прокрутили ее для уважаемого гостя через обычный аппарат; только насадили темный фильтр на объектив, вследствие чего пламя на снимках поблекло и стало выглядеть как некий предмет, довольно ярко освещенный извне. Профессор проглядел наш фильм и, когда зажегся свет, выразил вежливое удивление — почему это мы, физики, занимаемся столь далекими от нас делами, как жизнь инфузорий. Я спросил его, уверен ли он, что видел действительно колонию инфузорий. Как сейчас помню его усмешку. — Снимки были недостаточно четкими, — сообщил он с этой усмешкой, — и, с позволения сказать, видно, что делали их не профессионалы, но могу вас заверить, что это — не артефакт… — Что вы понимаете под этим словом? — спросил я. — Artefactum есть нечто искусственно созданное. Еще во времена Шванна развлекались тем, что имитировали живые существа, впуская капли хлороформа в прованское масло; эти капли проделывают амебообразные движения, ползают по дну сосуда и даже начинают делиться, если меняется осмотическое давление у полюсов. Но здесь чисто внешнее, поверхностное сходство, и это явление имеет столько же общего с жизнью, сколько манекен в витрине — с человеком. Ведь все решает внутреннее строение, микроструктура. На вашей ленте видно, хоть и неотчетливо, как совершается деление этих одноклеточных. Я не могу определить их вид и даже не поручился бы, что передо мной не просто клетки животной ткани, которые долгое время выращивались на искусственных питательных средах и были подвергнуты воздействию гиалоронидазы, чтобы разъединить их, расклеить. Во всяком случае, это клетки, поскольку они имеют хромосомный аппарат, хоть и поврежденный. Среда, видимо, подвергалась воздействию какого-то канцерогенного препарата? Мы даже не переглянулись. Постарались не отвечать на его все новые и новые вопросы. Ганимальди просил гостя еще раз просмотреть фильм, но это не получилось, не помню уж почему, — может, профессор спешил, а может, думал, что за нашим умолчанием кроется какой-то розыгрыш. В самом деле не помню. Так или иначе, он ушел, и, как только закрылись двери за этой знаменитостью, мы поглядели друг на друга, совершенно ошарашенные. — Слушайте, — сказал я, опережая других, — я считаю, что мы должны пригласить еще одного специалиста и показать ему фильм полностью, без вырезок. Теперь, когда мы знаем, о чем идет речь, это уж должен быть специалист что надо — именно по одноклеточным. Маартенс предложил одного из своих университетских знакомых, который жил неподалеку. Но он был в отъезде, вернулся только через неделю и тогда пришел на старательно подготовленный сеанс. Ганимальди не решился сообщить ему, в чем дело. Просто показал ему весь фильм, кроме начала, потому что шнур плазмы, распадающийся на лихорадочно пульсирующие капли, заставил бы слишком глубоко задуматься, отвлек бы внимание от дальнейшего. Зато мы показали теперь конец, эту последнюю фазу существования плазменной амебы, когда она разлетается во все стороны, как взорвавшийся снаряд. Этот биолог был намного моложе того, первого, и поэтому не отличался такой самоуверенностью; вдобавок он, по-видимому, хорошо относился к Маартенсу. — Это какие-то глубоководные амебы, — сказал он. — Их разорвало внутреннее давление, когда начало падать внешнее. Так же, как бывает с глубоководными рыбами. Их нельзя доставить живьем со дна океана, они всегда гибнут, их разрывает изнутри. Но откуда у вас такие снимки? Вы опустили камеру в глубь океана или как? Он смотрел на нас с возрастающей подозрительностью. — Изображение нечеткое, правда? — скромно заметил Маартенс. — Хоть и нечеткое, все равно интересно. Кроме тоги, деление происходит как-то ненормально. Я не заметил как следует очередности фаз. Пустите-ка ленту еще раз, только медленней. Мы прокрутили фильм так медленно, как только удавалось, но это мало помогло — молодой биолог не вполне удовлетворился. — Еще медленней нельзя? — Нет. — Почему вы не вели ускоренную съемку? Мне ужасно хотелось спросить его, считает ли он, что пять миллионов снимков в секунду — это несколько ускоренная съемка; но я прикусил язык. Не до шуток было. — Да, деление идет анормально, — сказал биолог, в третий раз просмотрев фильм. — Кроме того, создается такое впечатление, словно все это происходит в более плотной среде, чем вода… Вдобавок большинство дочерних клеток во втором поколении имеет возрастающие генетические дефекты, митоз извращен… И почему они сливаются все вместе? Это очень странно… Вы это делали на материале простейших в радиоактивной среде? спросил он вдруг. Я понял, о чем он думает. В то время много говорилось о том, что крайне рискованно затоплять радиоактивные отходы в герметических контейнерах на дне океана, что это может привести к заражению морской воды. Мы заверяли его, что он ошибается, что это не имеет ничего общего с радиоактивностью, и с трудом от него отделались — он, хмурясь, приглядывался поочередно к каждому из нас и задавал все больше вопросов, на которые никто не отвечал, потому что мы заранее так условились. Событие было слишком необычайным и слишком значительным, чтобы довериться постороннему — пусть даже и приятелю Маартенса. — Теперь, дорогие мои, надо нам всерьез поразмыслить, как тут быть, сказал Маартенс, когда мы остались одни после этой второй консультации. — То, что твой биолог принял за спад давления, из-за которого разорвало «амеб», на деле было внезапным спадом напряженности магнитного поля… сказал я Маартенсу. Ганимальди, до тех пор молчавший, высказался, как всегда, рассудительно. — Считаю, — заявил он, — что нам надо продолжить эксперименты…
|